Виновата ли она? - Страница 15

Эта Аннушка была та самая горничная, которая некогда пригласила меня из кабинета Леонида в гостиную к барышне.

– Мы с Петром Михайлычем сейчас поссорились, – заговорила Надина. – Он меня просто выводит из терпения своими двусмысленными ответами, а ты знаешь, как я не люблю таинственности.

– Вы часто ссоритесь, – отвечала Лидия Николаевна.

– Mademoiselle Nadine на меня сердится, а я нет, – сказал Курдюмов.

– Я сержусь, но я и прощаю, а кто прощает, тот искупает все, потому что раскаивается, – возразила Надина, – в этой книге я нашла одну прекрасную мысль, она мне очень понравилась. По-французски теперь не помню, а по-русски: легче снести брань и побои грубого простолюдина, чем холодный эгоизм светского человека. Это справедливо.

– Et vous, madame, avez vous lu le petit ouvrage, que je vous ai recommande? – отнесся Курдюмов к Лидии Николаевне.

– Pas encore, – отвечала та.

– C'est dommage, car il est plein d'esprit et de sentiment.

– Не верьте ей – прочла, она взяла его у меня и вчера вечером все читала.

– Где же читала? Я так, только развернула, – возразила Лидия.

– Не скрывай, читала; а если ты не читаешь, так я у тебя опять возьму. Я видела, тут есть отметки? Это ваши отметки?

– Мои, – отвечал Курдюмов.

– Очень рада; непременно изучу их. По отметкам в книгах можно судить о характере человека, а мне очень хочется разгадать ваш характер.

Подали завтрак, и завтрак довольно прихотливый. Курдюмов начал есть с большим аппетитом. Лидия Николаевна предложила мне, но я отказался: мне кусок не шел в горло! Вся обстановка, посреди которой я ее встретил, мне очень не нравилась: тут что-нибудь да скрывается.

Надина вышла в залу, села за фортепьяно и начала брать аккорды.

– Иван Кузьмич рано уехал в город? – спросил Курдюмов, уставив глаза на Лидию Николаевну.

– Да, рано, – отвечала она, потупившись.

– А приедет домой сегодня?

– Я думаю.

– Вы здоровы?

– Нет, не совсем; мало спала.

– У вас прекрасный цвет лица.

– Не знаю, – отвечала Лида, – я поутру чувствовала себя нехорошо, но вот он – мой старый друг – приехал, – прибавила она, беря меня за руку, – и я так обрадовалась, что все забыла.

Курдюмов покачнул головой.

– Петр Михайлыч, угодно вам петь? – проговорила из залы Надина.

– Je mange, mademoiselle, – отвечал Курдюмов.

– Спойте, – сказала Лидия Николаевна.

– Я, думаю, наскучил вам своим пением; я так много пою у вас, что нигде столько не пел.

– Вы так хорошо поете, вас так приятно слушать, что никогда не наскучит… Спойте!

– A l'instant, – отвечал Курдюмов и пошел в залу.

Лидия тоже встала и пошла, я последовал за нею.

– Вы по-прежнему, Лидия Николаевна, любите музыку?

– Да, очень; мне легче на душе, когда я слышу хорошую музыку: Петр Михайлыч прекрасно поет.

Курдюмов подошел и сел за рояль.

Надина кокетливо ему улыбнулась и встала у него за стулом. Лидия Николаевна села на дальний стул; я не вышел из гостиной, а встал у косяка, так что видел Лидию Николаевну, а она меня нет. Курдюмов запел: «Зачем сидишь ты до полночи у растворенного окна!» Он действительно имел довольно сильный и приятный баритон, хорошую методу и некоторую страстность, но в то же время в его пении недоставало ощутительно того, чего так много было в игре Леонида, – задушевности!

Надина приняла театральную позу, глаза подняла вверх и руки вытянула, как бы желая представить из себя олицетворенный восторг, Лидия Николаевна сидела, задумавшись, и слушала с большим чувством. Как хотите, это недаром; пение Курдюмова вовсе не было так уж увлекательно, откуда же такая симпатия?

– Как мил этот романс, – заговорила Надина, – это твой любимый, Лидия, и я даже знаю, почему, ты сама так любишь сидеть у окна по вечерам.

– С чего ты взяла? Я никогда не сижу.

– Ах, mon Dieu! Никогда! Каждый вечер.

Курдюмов запел какую-то трудную итальянскую арию, но вдруг остановился.

– Иван Кузьмич приехал, – проговорил он и встал.

Лидия проворно пошла в лакейскую навстречу мужу, где и говорила с ним довольно тихо в продолжение нескольких минут. Курдюмов нахмурился. Надина смотрела с беспокойством на дверь в прихожую. Наконец, Лидия Николаевна возвратилась, а за нею и Иван Кузьмич, одетый в какую-то венгерку, с взъерошенными волосами и весь в пыли. Он прямо подошел ко мне и поцеловал меня.

– Здравствуйте! Вот уж, ей-богу, неожиданный гость… совсем нечаянный… сначала не поверил, ей-богу, не поверил, какими, думаю, судьбами? А если… очень рад, прошу покорнейше садиться, – говорил Иван Кузьмич, садясь.

– Здравствуйте! – отнесся он к Курдюмову; тот молча подал ему руку.

– Здоровы ли вы? – спросил Иван Кузьмич.

– Благодарю, здоров, – отвечал Курдюмов.

– А вы здоровы? – отнесся Иван Кузьмич с насмешливою улыбкою к сестре.

– Здорова, – отвечала Надина, а потом с гримасою прибавила: – Посмотрите, как вы запылились, хоть бы велели себя почистить.

– Запылился! Что делать?.. Извините; пыли много, я не виноват; пыль не сало, потер, так и отстало: а уж чего оттереть нельзя, скверно. Старого молодым нельзя сделать, – отмечал Иван Кузьмич и засмеялся. – Я очень рад, что вы здоровы; Петр Михайлыч тоже здоров. Очень рад, – продолжал он и потом вдруг отнесся ко мне:

– Как проводили время в деревне?

Я ему объяснил, что в деревне я не жил, потому что служил.

– А! вы служили? Я и не знал; по статской или военной изволили продолжать службу?

– По статской.

– Это, то есть, выходит по гражданской части: я сам хочу идти по гражданской, в военной бы следовало, и привык, да устарел; ноги вот пухнут, не могу. Как здоровье вашего батюшки и матушки?